только бы скорее с этим покончить, – говорит Коллин, не считая этот вопрос опасным для себя. – Это была собака Эда.

– Бинго! – ликует Кевин.

Вероятно, он ждет моей ответной реакции, но я жестом прошу его сохранять спокойствие, при этом ни на минуту не отвлекаясь от сцены, которую я несколько раз рисовала в своем воображении и которая прямо сейчас разыгрывается на моих глазах.

– Он с детства любит животных, постоянно таскал домой то кошек, то собак. Но тот пес был какой-то особенно агрессивный, – вспоминает Коллин, после чего обращается к брату: – Что это была за порода?

– Да какая там могла быть порода… обычная дворняжка, – сдавленным неуверенным голосом отвечает Эдвард Моррис, заискивающе глядя в глаза брата.

– Да прям. Большая такая, с острой мордой.

– Доберман?

– Ну конечно, Эди, ты чего скромничаешь? – похлопав его по плечу, спрашивает Джейкоб. – Это он с людьми замкнутый и тихий, а с животными он отлично ладит.

«Вот ты и попался, психопат!» – проносится в мыслях, но вслух я продолжаю давать наставления Клаттерстоуну.

– Значит, это вы следили за собакой, пока Пол был в отъезде? – спрашивает Клаттерстоун, глядя Эдварду Моррису в глаза.

Сжимаю кулаки так сильно, что чувствую, как ногти впиваются в кожу. Эдвард Моррис снова поджимает губы и растерянно пожимает плечами, продолжая исподлобья смотреть на детектива.

– Я только кормил его, – говорит Эдвард.

– Ты это слышала? Он почти признался! Это он, чертов ублюдок! – не скрывает своей радости Кевин.

– Кормили, – тянет детектив Клаттерстоун. – А в тот трагический день вы тоже его кормили или, может быть, забыли в суете?

– Что вы хотите этим сказать? – возмущенно спрашивает Коллин Моррис.

– Что это значит? – вступается за любимого дядю, уже успевшая оправиться от приступа самобичевания Гвен. – При чем здесь Эди?

– Обалдеть! – широко улыбаясь, заявляет Джейкоб, вскакивая со своего места. – Вот так вы все и работаете… это псина… мерзкое отродье… чего вы к нам пристали? Сначала какого-то ребенка… теперь Эда… пап, валить надо…

– Джейк, сядь на место! – шипит на сына Лилибет, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица. – Я кому сказала.

– К чему эти дурацкие намеки? – пытается заглушить вновь обрушившуюся какофонию голосов своих подопечных мистер Курик. – Мы здесь для беседы в интересах следствия, а не для участия в каких-то нелепых шарадах!

– Давайте тогда я вам кое-что покажу, – с победоносной улыбкой предлагает им всем Клаттерстоун, доставая из папки планшет. Нажав на иконку, он мгновенно запускает на экране видеоролик, один из тех, что были выложены в интернет в день трагического приема.

– Прекратите… Это ужасно… Я не могу это видеть… нет… Выключите это… – одновременно просят все собравшиеся, всячески отгораживаясь от экрана планшета. В тени остаются лишь двое: и если безразличие мужа Гвен меня интересуют мало, другое дело – Эдвард Моррис. Даже будучи на расстоянии в пару футов от него, я вижу, как он напрягает губы, чтобы не начать улыбаться широко и отрыто, как от возбуждения у него раздуваются ноздри и перехватывает дыхание. Его зрачки, я уверена, расширены, когда он бросает жадный взгляд на экран планшета в ожидании кровавого кадра расправы.

Месть – а в нашем случае – справедливость – это то блюдо, которое подают холодным, но иногда его можно немного подогреть.

– Хорошо, давайте я тогда покажу вам другую запись, – говорит Клаттерстоун и включает видео, которое мы сделали на полигоне неделю назад.

– Я не хочу видеть эту собаку? – приложив ладонь к груди, просит Лилибет Моррис. – Пожалуйста, не надо…

– Боюсь, что вы должны это увидеть. Обещаю, в этот раз никто не пострадает.

В комнате становится тихо, потому как все внимательно смотрят на то, как Рокки наотрез отказывается выполнять очевидные для атаки команды. Для большинства из них тот факт, что Рокки не реагирует ни на один приказ, ничего не значит, ведь они никогда и подумать не могли, будто кто-то мог натренировать собаку атаковать своего хозяина. И только тихоня смотрит с живым интересом в глазах и легкой улыбкой триумфа, скрытой в уголках рта.

– Я же говорю вам, он просто спятил, – снова теряет терпение Коллин Моррис.

– Еще немного, – комментирует Клаттерстоун, и почти в тот же момент из динамиков планшета раздаются бурные овации. Все собравшиеся с изумлением наблюдают за реакцией собаки, а я наблюдаю за тем, как меняется в лице тихоня. Мягкие и рыхлые формы обретают четкость и остроту. Нет больше ни былого заискивания во взгляде, ни робости в общении. Глаза мечутся по комнате в поисках пути отступления. Плотно сцепленные челюсти делают заметным напряжение в нижней части лица. Впервые за все время этой встречи он по-настоящему взволнован и даже напуган.

– Что это значит? Что вы хотите сказать этим видео?

– Собаку натренировали, то есть смерть вашего приемного сына Пола Морриса не была несчастным случаем, это было убийство, – ровным голосом отвечает Клаттерстоун, выключая запись и убирая планшет в сторону. – Что скажете теперь?

– Что значит убийство? – в один голос ахают Гвен и Лилибет Моррис.

– Если это видео – ваше единственное доказательство, то мы просто уходим! – громко заявляет адвокат.

– Судья сейчас выписывает ордер на обыск в вашем доме, – игнорируя мистера Курика, блефует Клаттерстоун, глядя в испуганные глаза Коллина Морриса. – Я с самого начала сомневался в том, что это был несчастный случай.

– Похвали его, признай его гений! Он ждет этого! Это его минута славы, не скупись на похвалу, – говорю я в микрофон, напряженно наблюдая за метаморфозами на лице убийцы.

– Но надо дать должное убийце, я никак не мог найти, за что можно было бы зацепиться. Это было идеальное убийство, дело, которое я несколько раз за эти месяцы готов был закрыть и сдать в архив… и все же я продолжал искать, – говорит Клаттерстоун, не сводя глаз с Коллина Морриса, точно он его единственный слушатель. – Раскрыть это дело стало для меня настоящим вызовом. Но, знаете, в чем была моя самая большая ошибка? Я недооценил убийцу. Я считал его мелочным и жалким, но он не такой. Он настоящий…

– …творец, художник, гений, если хотите, – говорю я, и Клаттерстоун послушно повторяет за мной.

– Зачем вы все это мне говорите? Какое это имеет отношение ко мне? – возмущается Коллин Моррис, ерзая на своем стуле.

– Пап, так это же все про тебя, – довольно хмыкает Джейкоб со злорадной улыбкой на лице. – Ты же у нас… как там вы сказали… творец… художник… гений

– Идиот, – едва слышно говорит Коллин, и я вижу, как Лилибет снова шипит на сына.

– Так, если вы не собираетесь предъявлять кому-то из присутствующих внятных обвинений, мы уходим! – напоминает о себе адвокат Курик, поднимаясь со своего стула. Выглядит он нелепо и смешно, потому как на его слова не реагирует должным образом ни один из присутствующих в комнате.

– Вы сказали, что Пола убили, я правильно поняла? – заикаясь, спрашивает Гвен.

– Именно так.

– Но кто?.. Как?.. Зачем?

– Как вы уже видели сами, его орудием мести был не яд и не свинцовая пуля, но смертоносные челюсти собаки. И не какой-то собаки, а той самой, которую так любил и о которой так трепетно заботился Пол Моррис.

– Но это невозможно… папа, скажи, что это неправда?

– Я не понимаю, что здесь происходит. Мы уходим, – говорит Коллин Моррис, вставая со своего стула.

– Нет! – властным голосом говорит Лилибет. – Если моего мальчика убили, я хочу знать, кто это сделал!

– Лили, давай без драм, поговорим об этом дома.

– А меня ты мальчиком никогда… никогда не называла… – не упускает возможности Джейкоб.

– Думаю, Коллин прав, это какой-то абсурд, – неожиданно вступает в беседу Эдвард Моррис. – Будет лучше, если мы все сейчас просто уйдем.

– Я никуда не уйду! Сказала же вам, с места не двинусь! – настаивает на своем Лилибет Моррис, отмахиваясь от робких попыток адвоката шепнуть ей на ухо какие-то рекомендации. – Если это убийство,